Удовольствие от боли и самоповреждений при мазохизме
Предлагаю вашему вниманию дальнейшее изучение статьи[1] американского психиатра и психоаналитика, бывшего президента Американской психоаналитической ассоциации Арнольда Купера «Нарциссическо-мазохистский характер»[2].
В этой части статьи Арнольд Купер рассматривает теоретические вопросы, связанные с природой удовольствия при мазохизме от переживаемой боли и наносимых самоповреждений, ссылаясь на исследования Филисса Гринакра, Эдит Якобсон, Роберта Столороу, Имре Германна, Рудольфа Лёвенштейна и других известных психоаналитиков, посвятивших свои работы анализу указанных проблем в их связи с мазохизмом, возникающим на ранних стадиях психосексуального развития ребенка, а также в процессе сепарации-индивидуации.*
* (Перевод осуществлен в учебных целях и не предназначен для публикации).
Андрей Карпов, психотерапевт, канд. филос. наук
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
Теперь я хотел бы рассмотреть некоторые теоретические вопросы, которые были подняты в предыдущих дискуссиях о мазохизме.
Сегодня мало кто сомневается в том, что мазохизм можно объяснить с позиции его защитных и адаптивных функций, не прибегая к первичному влечению. Необычайная легкость, с которой развиваются феномены удовольствия-в-неудовольствии и их переплетение, наводят на мысль о психическом аппарате, хорошо подготовленном к использованию таких защитных структур, и нет никакой теоретической необходимости апеллировать к первичному инстинктивному мазохизму.
Какова же природа удовольствия при мазохизме?
Существует общепринятое понимание того, что мазохистическое удовольствие является таким же, как и любое другое, и что боль, представляя собой неизбежную плату за чувство вины, имеет большое значение для сохранения принципа удовольствия в неизменном виде. Однако, всегда существовала группа аналитиков, включая Рудольфа Лёвенштейна и Эдмунда Берглера, которые настаивали на том, что, как утверждал Лёвенштейн: «…в мазохистском поведении мы наблюдаем бессознательную либидинизацию страдания, вызванного агрессией, происходящей как извне, так и изнутри" (Loewenstein 1957). Принцип действия тут, кажется, такой: «Если ты не можешь их победить, присоединяйся к ним». Проще говоря, можно предположить, что младенец претендует на то, чтобы быть своим, и наделяет как можно большим удовольствием то, с чем ему приходится сталкиваться - будь то болезненные переживания или неэмпатичная, холодная мать. Защитная способность изменять значение болезненного переживания таким образом, чтобы оно воспринималось как эго-синтонное, была также описана Филлисом Гринакром (1960) и Эдит Якобсон (1964) в ряде случаев с младенцами. Гринакр утверждал, что у детей в условиях крайнего дистресса уже во второй половине первого года жизни возникают генитальные оргастические реакции, и что эти ранние явления могут привести к деформациям эго, вызывающим сексуальное возбуждение, возникающее в результате агрессии, направленной на себя. Это схоже с первоначальной формулировкой Фрейда, и я думаю, что мы должны допустить возможность того, что здесь присутствует диалектика избыточного количества, приводящего к изменению качества.
С другой стороны, мы можем задаться вопросом, каковы удовлетворяющие и конструктивные аспекты боли?
Мы не оспариваем тот факт, что болезненные разочарования и травмы, которые может наблюдать каждая мать, являются неизбежными спутниками младенчества. Редко бывает, чтобы ребенок в течение 24 часов не проявлял того, что мы, взрослые, воспринимаем как крик или плач, вызванный дискомфортом, фрустрацией или нуждой. Даже самая любящая и искусная мать не в состоянии избавить младенца от этих переживаний. Действительно, существуют веские основания полагать, что ни один ребенок не должен быть избавлен от этих переживаний – в надлежащей дозировке они необходимы. Представляется вероятным, что болезненные телесные, особенно кожные, ощущения являются важными проприоцептивными механизмами, служащими не только для предотвращения повреждений, но и для обеспечения существенных элементов формирующегося образа тела и образа себя в процессе развития. В литературе описано много случаев, обобщенных Робертом Столороу (Stolorow, 1975), когда люди испытывали облегчение от диффузии идентичности, причиняя боль своей коже.
Типичная картина повреждений, наносимых себе пограничными личностями, состоит в том, чтобы в уединении резать или иным образом травмировать себя, испытывая при этом незначительную боль. Затем обычно они демонстрируют эти повреждения своему встревоженному опекуну – будь то родитель или врач – показывая с явным удовлетворением, что они страдают, пребывают в опасности и находятся вне контроля своего опекуна. Серьезной мотивацией для такого поведения является необходимость продемонстрировать свою автономность через способность к нанесению самоповреждений.
Битье головой у младенцев является гораздо более распространенным явлением, чем принято считать, и вполне совместимо с нормальным развитием, и, я полагаю, служит одним из обычных болезненных способов достижения необходимой и удовлетворяющей самоидентификации. Кожные ощущения всех типов, и в особенности умеренно болезненные, являются распространенным приемом установления собственных границ.
Теперь я хотел бы рассмотреть некоторые теоретические вопросы, которые были подняты в предыдущих дискуссиях о мазохизме.
Сегодня мало кто сомневается в том, что мазохизм можно объяснить с позиции его защитных и адаптивных функций, не прибегая к первичному влечению. Необычайная легкость, с которой развиваются феномены удовольствия-в-неудовольствии и их переплетение, наводят на мысль о психическом аппарате, хорошо подготовленном к использованию таких защитных структур, и нет никакой теоретической необходимости апеллировать к первичному инстинктивному мазохизму.
Какова же природа удовольствия при мазохизме?
Существует общепринятое понимание того, что мазохистическое удовольствие является таким же, как и любое другое, и что боль, представляя собой неизбежную плату за чувство вины, имеет большое значение для сохранения принципа удовольствия в неизменном виде. Однако, всегда существовала группа аналитиков, включая Рудольфа Лёвенштейна и Эдмунда Берглера, которые настаивали на том, что, как утверждал Лёвенштейн: «…в мазохистском поведении мы наблюдаем бессознательную либидинизацию страдания, вызванного агрессией, происходящей как извне, так и изнутри" (Loewenstein 1957). Принцип действия тут, кажется, такой: «Если ты не можешь их победить, присоединяйся к ним». Проще говоря, можно предположить, что младенец претендует на то, чтобы быть своим, и наделяет как можно большим удовольствием то, с чем ему приходится сталкиваться - будь то болезненные переживания или неэмпатичная, холодная мать. Защитная способность изменять значение болезненного переживания таким образом, чтобы оно воспринималось как эго-синтонное, была также описана Филлисом Гринакром (1960) и Эдит Якобсон (1964) в ряде случаев с младенцами. Гринакр утверждал, что у детей в условиях крайнего дистресса уже во второй половине первого года жизни возникают генитальные оргастические реакции, и что эти ранние явления могут привести к деформациям эго, вызывающим сексуальное возбуждение, возникающее в результате агрессии, направленной на себя. Это схоже с первоначальной формулировкой Фрейда, и я думаю, что мы должны допустить возможность того, что здесь присутствует диалектика избыточного количества, приводящего к изменению качества.
С другой стороны, мы можем задаться вопросом, каковы удовлетворяющие и конструктивные аспекты боли?
Мы не оспариваем тот факт, что болезненные разочарования и травмы, которые может наблюдать каждая мать, являются неизбежными спутниками младенчества. Редко бывает, чтобы ребенок в течение 24 часов не проявлял того, что мы, взрослые, воспринимаем как крик или плач, вызванный дискомфортом, фрустрацией или нуждой. Даже самая любящая и искусная мать не в состоянии избавить младенца от этих переживаний. Действительно, существуют веские основания полагать, что ни один ребенок не должен быть избавлен от этих переживаний – в надлежащей дозировке они необходимы. Представляется вероятным, что болезненные телесные, особенно кожные, ощущения являются важными проприоцептивными механизмами, служащими не только для предотвращения повреждений, но и для обеспечения существенных элементов формирующегося образа тела и образа себя в процессе развития. В литературе описано много случаев, обобщенных Робертом Столороу (Stolorow, 1975), когда люди испытывали облегчение от диффузии идентичности, причиняя боль своей коже.
Типичная картина повреждений, наносимых себе пограничными личностями, состоит в том, чтобы в уединении резать или иным образом травмировать себя, испытывая при этом незначительную боль. Затем обычно они демонстрируют эти повреждения своему встревоженному опекуну – будь то родитель или врач – показывая с явным удовлетворением, что они страдают, пребывают в опасности и находятся вне контроля своего опекуна. Серьезной мотивацией для такого поведения является необходимость продемонстрировать свою автономность через способность к нанесению самоповреждений.
Битье головой у младенцев является гораздо более распространенным явлением, чем принято считать, и вполне совместимо с нормальным развитием, и, я полагаю, служит одним из обычных болезненных способов достижения необходимой и удовлетворяющей самоидентификации. Кожные ощущения всех типов, и в особенности умеренно болезненные, являются распространенным приемом установления собственных границ.
Имре Германн (1976) утверждал:
"Чтобы понять мазохистское удовольствие, следует признать, что оно довольно тесно переплетено с комплексом кастрации, но за этим феноменом стоит реактивное образование на побуждение цепляться за объект, а именно стремление к сепарации. Здесь нам следует обратиться далеко назад к раннему периоду развития. Мы предполагаем, что запуск процесса сепарации диады мать-дитя представляет собой предэтап нарциссизма и болезненного мазохизма; нормальная сепарация происходит вместе со «здоровым» нарциссизмом".
Далее Германн показывает, что боль является необходимым фактором, сопровождающим процесс сепарации, и представляет собой меньшее зло, нежели повреждение и распад Я, которые могли бы возникнуть в результате неудачной сепарации в младенчестве. Он говорил о целительной тенденции в психике и эротизации боли, которая облегчает исцеление поврежденной психической области. Германн рассматривал все более поздние самоповреждения, такие как самокусание, разрывание кутикул, выдергивание волос, срывание струпов и тому подобное, как попытки усилить чувство свободы от необходимости цепляться за объект: «Боль возникает в связи с сепарацией, к которой стремится индивид, и ее успешное завершение приносит удовольствие». Германн рассматривал формирование мазохистских черт характера как следствие неудачи успешной сепарации с реактивным повторением сепарационных травм.
Предполагается, что боль служит потребностям индивида в самоидентификации и сепарации-индивидуации, и является частью их благополучного завершения. Овладение контролем над болью, а не ее избегание, является значительным достижением в процессе саморазвития; такое овладение может подразумевать способность испытывать удовлетворение от причиняемой самому себе в дозированных количествах боли. Приятная усталость после рабочего дня, экстаз, переживаемый спортсменом от физического переутомления, упорное стремление к далеким целям, готовность оставаться верным кажущемуся абсурдным идеалу, – все это представляет собой конструктивное использование удовольствия от боли и является источником творческой энергии.
"Чтобы понять мазохистское удовольствие, следует признать, что оно довольно тесно переплетено с комплексом кастрации, но за этим феноменом стоит реактивное образование на побуждение цепляться за объект, а именно стремление к сепарации. Здесь нам следует обратиться далеко назад к раннему периоду развития. Мы предполагаем, что запуск процесса сепарации диады мать-дитя представляет собой предэтап нарциссизма и болезненного мазохизма; нормальная сепарация происходит вместе со «здоровым» нарциссизмом".
Далее Германн показывает, что боль является необходимым фактором, сопровождающим процесс сепарации, и представляет собой меньшее зло, нежели повреждение и распад Я, которые могли бы возникнуть в результате неудачной сепарации в младенчестве. Он говорил о целительной тенденции в психике и эротизации боли, которая облегчает исцеление поврежденной психической области. Германн рассматривал все более поздние самоповреждения, такие как самокусание, разрывание кутикул, выдергивание волос, срывание струпов и тому подобное, как попытки усилить чувство свободы от необходимости цепляться за объект: «Боль возникает в связи с сепарацией, к которой стремится индивид, и ее успешное завершение приносит удовольствие». Германн рассматривал формирование мазохистских черт характера как следствие неудачи успешной сепарации с реактивным повторением сепарационных травм.
Предполагается, что боль служит потребностям индивида в самоидентификации и сепарации-индивидуации, и является частью их благополучного завершения. Овладение контролем над болью, а не ее избегание, является значительным достижением в процессе саморазвития; такое овладение может подразумевать способность испытывать удовлетворение от причиняемой самому себе в дозированных количествах боли. Приятная усталость после рабочего дня, экстаз, переживаемый спортсменом от физического переутомления, упорное стремление к далеким целям, готовность оставаться верным кажущемуся абсурдным идеалу, – все это представляет собой конструктивное использование удовольствия от боли и является источником творческой энергии.
Во всех культурах во все времена существовали идеализированные герои, чьи достижения были сопряжены с болезненными и опасными подвигами, если не с реальным мученичеством. Достижение не ценится, если оно не обожжено болью. Ни одна культура не готова существовать, не причиняя себе боль; даже в культурах, исповедующих идеалы типа нирваны, присутствуют болезненные ритуалы. Обряды инициации, перехода и переживания умирания, «крещение огнем» являются средствами обеспечения значимых аспектов культурной и индивидуальной идентичности, и их эффективность зачастую пропорциональна их болезненности. Обряд обрезания в период полового созревания, очевидно, является более ярким маркером стадии саморазвития и наступления зрелости, чем, к примеру, еврейская церемония бар-мицвы.
Вопрос об агрессии, приводящей к мазохизму, интересен, но, как мне кажется, в настоящее время на него нет удовлетворительного ответа. Обычно в ходе развития агрессия проявляется, по крайней мере, в пяти направлениях:
1) в обоснованном самоутверждении;
2) в проекции;
3) в обращении против себя;
4) в ее направлении на формирование Суперэго; и
5) при ее использовании в защите в виде «псевдоагрессии».
При этом пропорции могут варьироваться, но при нарциссическо-мазохистском характере присутствует дефицит здорового самоутверждения. Я не буду обсуждать здесь вопросы отношения садизма к мазохизму, двойных идентификаций как с агрессором, так и с жертвой и так далее. Представляется очевидным, что переживание разочарования, отсутствие заботы, основанной на любви, будь то у маленьких детей или обезьян, вызывают агрессию, направленную на себя, и приводят к нанесению самоповреждений. Обычные объяснения включают идеи ретрофлексированной ярости или неудачи слияния инстинктов. Эти понятия удобны, но не вполне уместны. Штоллер (1979) утверждает, что враждебность, как возмездие за ранние переживания покорности и унижения со стороны женщины и их отрицание, является определяющим фактором всех перверсий, не ограничиваясь мазохистическими. (Враждебность, по его мнению, является важным аспектом любой сексуальности.) Говоря о риске, на который идут перверты, он утверждает: "Мазохизм - это способ контроля, впервые обнаруженный в детстве вследствие нанесенной травмы, неожиданного нападения. Ребенок верит в то, что воспроизводя первоначальную травму, он может предотвратить дальнейшую травматизацию. В таком случае, являясь «автором сценария», он больше не жертва; он может решить для себя, когда страдать от боли, защищающей от удара без предупреждения". Дизманг и Читхэм (1970), обсуждая синдром Лёша-Найхана, предложили психобиологическую основу мазохистского поведения в постулате о низком пороге активации механизма, который обычно контролирует тенденции к повторяющемуся компульсивному поведению и агрессии, направленной на себя.
На какой стадии развития происходят решающие события, приводящие к возникновению мазохистического расстройства личности? Из того, что я описал, мне кажется очевидным, что мазохистские конфликты Эдипова комплекса являются переработкой гораздо более ранних мазохистских тенденций. На более поздних этапах развития характера эти защиты вследствие действия механизма вторичной автономии Эго (Hartmann and Loewenstein 1962) функционируют так, как если бы они являлись желаниями".
Вопрос об агрессии, приводящей к мазохизму, интересен, но, как мне кажется, в настоящее время на него нет удовлетворительного ответа. Обычно в ходе развития агрессия проявляется, по крайней мере, в пяти направлениях:
1) в обоснованном самоутверждении;
2) в проекции;
3) в обращении против себя;
4) в ее направлении на формирование Суперэго; и
5) при ее использовании в защите в виде «псевдоагрессии».
При этом пропорции могут варьироваться, но при нарциссическо-мазохистском характере присутствует дефицит здорового самоутверждения. Я не буду обсуждать здесь вопросы отношения садизма к мазохизму, двойных идентификаций как с агрессором, так и с жертвой и так далее. Представляется очевидным, что переживание разочарования, отсутствие заботы, основанной на любви, будь то у маленьких детей или обезьян, вызывают агрессию, направленную на себя, и приводят к нанесению самоповреждений. Обычные объяснения включают идеи ретрофлексированной ярости или неудачи слияния инстинктов. Эти понятия удобны, но не вполне уместны. Штоллер (1979) утверждает, что враждебность, как возмездие за ранние переживания покорности и унижения со стороны женщины и их отрицание, является определяющим фактором всех перверсий, не ограничиваясь мазохистическими. (Враждебность, по его мнению, является важным аспектом любой сексуальности.) Говоря о риске, на который идут перверты, он утверждает: "Мазохизм - это способ контроля, впервые обнаруженный в детстве вследствие нанесенной травмы, неожиданного нападения. Ребенок верит в то, что воспроизводя первоначальную травму, он может предотвратить дальнейшую травматизацию. В таком случае, являясь «автором сценария», он больше не жертва; он может решить для себя, когда страдать от боли, защищающей от удара без предупреждения". Дизманг и Читхэм (1970), обсуждая синдром Лёша-Найхана, предложили психобиологическую основу мазохистского поведения в постулате о низком пороге активации механизма, который обычно контролирует тенденции к повторяющемуся компульсивному поведению и агрессии, направленной на себя.
На какой стадии развития происходят решающие события, приводящие к возникновению мазохистического расстройства личности? Из того, что я описал, мне кажется очевидным, что мазохистские конфликты Эдипова комплекса являются переработкой гораздо более ранних мазохистских тенденций. На более поздних этапах развития характера эти защиты вследствие действия механизма вторичной автономии Эго (Hartmann and Loewenstein 1962) функционируют так, как если бы они являлись желаниями".
Другие статьи